После обстрелов: ампутировали ногу, две недели в реанимации

Во время эвакуации Александр Скачок в послеоперационной палате один. Ему нужны покой, тишина. Хотя тишина иногда и мешает, хочется отвлечься, забыть ужасы. Третьего июля на улице возле собственного дома мужчина получил ужасное обломочное ранение. Рваная рана на левой ноге ниже ягодицы была так огромна, что пришлось ампутировать ногу.

— Мышь был просто истерзан, — сокрушается Ксения БОРИСОВИЧ, дочь, инспектор Новгород-Северского городского совета. — Когда все случилось, я пыталась наложить жгут, чтобы остановить кровотечение, и не за что ухватиться.

Собственные средства на лечение много потратили. Когда в реанимации две недели лежал, перевязочные материалы не покупали, достаточно было. Были препараты и больничные. Но государственного финансирования не хватало. Мама  приходила утром, врач давал список, и она покупала — каждый день почти до 2000 гривен. На 1500, 1700, 1800. И катетеры. И флаконы с растворами. Чего не было, я даже звонила в Чернигов, заказывала, передавали мне.

Трачили деньги, которые собирали, в том числе на операцию по замене сустава племяннику, сыну старшей сестры.

Финансово очень  поддержала Таня Корма, волонтер из Чернигова. Нашла мой номер, сама предложила помощь. Я ей очень благодарна.

В горсовет сразу написали заявления в помощь. Я и чеки аптечные собирала, чтобы подтвердить стоимость лекарства. Что выделят, решит сессия.

В хирургии расходы снизились. Колют обезболивающее и антибиотики. Мать купила только левомеколь — мазь на рану класть — и камфорный спирт Памперс, вижу, свой ему одевают, мы не покупаем.

Жаль, что настроение у папы не очень, — переживает Ксения Александровна. — Может потому, что долго лежит. Плохо перенес ампутацию ноги. Говорил, если бы меня спросили, я бы не позволил. Но нам варианты не предлагали. Их не было, думаю. Я сама медик по первому образованию (вторая педагогическая), понимаю ситуацию. Очень огромная рана в области бедра, хоть и кость цела, и сосуды целые. Пытались сохранить ногу, но через несколько дней после операции рана вообще не заживала. Нагноилась. Пришлось ампутировать под самый верх, чтобы спасти жизнь.

Разволновался после операции. Говорим, и без обеих ног люди живут. Существуют   протезы, на которых можно танцевать.  Но до протезирования еще далековато. Очень долгое время нужно, чтобы зажило. Нам даже после ампутации сказали, чтобы и не надеялись, что с первого раза будет заживление. Нечем взыскать. Нет кожи, нет ткани.

Впоследствии, после первой операции, еще раз делали резекцию, все срезали по-новому, потому что не заживало.  Две недели был в реанимации, две недели!

Перевели в хирургию, и у него совсем нет аппетита. Или так себя настраивает, что ничего не хочет есть. Похудел. Невеселый. Больно ему. И в душе, и физически.

Стараемся, чтобы стало ему веселее. На две ложки больше супа из — это уже радость. И врачи стараются. Уже и сердцебиение, и давление нормализовались. Это  результат. Ведь у папы, ко всему, онкология с 2019 года.

Когда был в реанимации, лечил ранения и на второй ноге, и на руке, а тут еще и открылось внутреннее кровотечение. Язвочки стрессовые появились в двенадцатиперстной кишке. Гемоглобин упал до 40. И кровь переливали, и плазму капали. Аминокапроновую кислоту заливали прямо в желудок, чтобы прекратились кровотечения. Кровать перестало, но душа не заживает.

Если бы можно было вычеркнуть тот день третьего июля с памяти, стереть, как с памяти телефона, — сокрушается Ксения Борисович. — Это произошло на улице. Снаряд прилетел прямо мне под окно спальни. Отцу сказали: «У твоей дочери беда». И он ехал ко мне. Но нас (я с дочерью была) забрал уже к себе сосед Владимир Мицук. Потом он папу вывозил под обстрелами. Машина была вся продырявленная. Снаряд у его дома прошил забор и гараж. Как решето, все стало. Машина в гараже повреждена дымящаяся. И он на дымящем колесе вывез отца в соседнее село Вороб, к фельдшеру Михаилу Бездетку.

Так вот, отец приехал в мой дом, увидел, что мы живы. И вошел к соседу. Немного побывал —  уже затихли обстрелы — говорит: «Поеду домой, потому что там мама волнуется». Говорим: «Не иди, еще рано». Но он вышел на улицу, а снаряд снова рядом ударил. И он упал от волны, но уцелел. Мы взяли его к соседу. А у соседа и люстра упала от этого удара. Подождали — снова затихло. Перерывы были между прилетами. Когда он вышел во второй раз, снаряд напротив, через дорогу, упал. И отец ранил обломками.

Однажды в больнице, когда я  к нему пришла, разрешил  себе расслабиться, очень плакал. Говорил: «Я боюсь ехать в деревню, я боюсь. Я такое  пережил. Говорю: «Не плачь. Никто тебя туда не повезет.

Моя старшая сестра в Новгороде-Северском уже приобрела дом, отец с мамой заберет. Я снимаю дом в Новгород-Северском.

Мы все — папа с мамой, я с семьей, сестра с семьей — жили в Буди-Воробе. Покидали свои дома, свои дома, которые наживали всю жизнь. Есть люди, которым не жалко ехать, — чемодан собрали, и все. А нам больно оставлять. Ремонты нормальные были, выгоды. Хозяйство большое держали. Я не знала, что такое магазинное молоко или масло. Женщины у нас трудолюбивые, неленивые, а мужчины умелые, хозяйственные.

— После первых обстрелов из села выехало 50-60 человек, оставалось 190 жителей, – . комментирует Сергей ПУНТУС, староста Буды-Воробьевской. — Некоторые из уехавших   возвращаются.

Источник: "Вестник Ч", автор Тамара КРАВЧЕНКО

​​

"Время Черниговское" писал об этом обстреле: «Из 60 домов уцелели две». Россияне свыше 40 раз обстреляли Буду-Вороб&ивскую