Нацист Пушкин

Вместо того, чтобы поваляться, посмотрит сериальчик какой-нибудь в субботу, я… читала Пушкина… Да, того самого — Александра Сергеевича.

Дело в том, что я решила перевести на украинский язык эссей Элиф Батуман, вышедший в начале этого года в New Yorker.

Элиф Батуман — писательница, журналистка, преподаватель Гарвардского университета, специалист по русской классической литературе, исследовательница творчества Достоевского, номинантка Пулитцеровской премии-2018. Ее эссе «Переосмысление русской классики на фоне войны в Украине» — это чрезвычайно мощная рефлексия и компаративистика экспертки и настоящей поклонницы русской классики — ее собственное переосмысление и перепрочтение ее любимых текстов русских писателей на фоне войны, которую развязала россия в Украине, а того — в Грузии.

Из-за того, что я очень серьезно подошла к переводу этого эссе (а он очень содержательный и я считаю, что Батуман сделала в нем много открытий по поводу русской литературы, о которых даже не догадывается большинство тех украинцев, которые до сих пор отстаивают в Украине русскую культуру) мне пришлось прочесть заново «Евгения Онегина», «Медного встадника», «Хаджи-Мурата», частично «Анну Каренину». Признаюсь, это было очень непросто и неприятно, я когда-то писала, что перестала читать по-русски даже своих, когда-то любимых авторов… я не смогла бы сделать перевод качественным, если бы не пошла перечитывать то, о чем идет речь в эссе…

Таким образом, я прохожу фактически путь, который прошла Батуман — переосмысливаю тексты русской литературы, перечитывая их на фоне войны, в совершенно новом для себя состоянии, с совершенно новым опытом. Несмотря на то, что это лайножерство мне противно, оно все же имеет свои плоды: я теперь могу (и вам даю эту возможность) оперировать многими фактами, доказывающими, что Пушкин не просто имперец и шовинист, он откровенный фашист, и я хочу привести несколько примеров, которые я нашла в его тревелозе «Путешествие в Арзрум» — это его «путевые заметки», которые он пишет во время «путешествия», сопровождая русских военных в русско-турецкой войне 1828-29 годов. То есть, это то же самое, как сейчас сопровождает российских военных Прилепин, Чичерина, другие «культурные» деятели и все вместе взятые «журналисты», якобы освещающие события на войне и изображающие «подвиги» своей захватнической армии.

Процитирую несколько предложений и прокомментирую:

— «Мне предстоял путь через Курск и Харьков; но я свернул на прямую тифлисскую дорогу, жертвуя хорошим обедом в курском трактире (что не безделица в наших путешествиях) и не любопытствуя посетить Харьковский университет, который не стоит курской ресторации.»

«Харьковский университет не стоит курской ресторации» — кажется, уже только за эту фразу, написанную очень сознательно и не просто так, мы должны заксенселить этого царского пропагандиста навеки. Столь обесценить и оскорбить университет, средства на открытие которого были собраны при участии близких друзей и учеников Сковороды, — это не просто имперский висер, это личное отношение Пушкина к университету, Украине (которую он считает русской землей, колонией, малороссией, задворками великой империи). и т.п.). Кстати, показательно, что оскорблять украинские университеты передалось современным любителям русского мира (кейс с Арестовичем и Могилянкой).

– «Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; Дружба мирных черкесов ненадежна: они всегда готовы помочь крупным своим единоплеменникам. Почти нет никакого способа их умиротворить, пока их не обезоружат, как обезоружили крымских татар…»

Прошло 200 лет, а средства не изменились, как видим: они так же распахивают дома, уничтожают народы, устраивают геноцид, проводят в чужих странах «операции» по «обеззражению», которые сегодня называют «демилитаризацией». И, как видим, Пушкин открыто пишет с гордостью о геноциде крымских татар.

– «Недавно поймали мирного черкеса, выстрелившего в солдата. Он оправдывался тем, что ружье его слишком долго было заряжено. Что делать с таким народом? Должно, однако, надеются, что приобретение восточного края Черного моря, отрезав черкесов от торговли с Турцией, принудит их с нами сблизиться.»

Класс, верно? Ничего не напоминает? Оккупанты, пришедшие на чужую землю, вырезали целые города, разрушили дома, очень возмущаются тем, что, видите ли, какой-то мирный житель стрелял в их солдата!!! А «сблизитесь» — получится только по «принуждению» — и это не изменилось за 200 лет.

«Влияние роскоши может способствовать их укрощению: самовар был бы принципиальным нововведением. Есть средство более сильное, более нравственное, более сообразное с просвещением нашего века: проповедание Евангелия… купить, или навернуть в свою «веру»… Найдете 5 отличий, что изменилось с тех пор?

— «Осетинцы – самое бедное племя из народов, обитающих на Кавказе; женщины их прекрасны и, как чутно, очень благосклонны к путешественникам. Откровенное оскорбление женщин и «красный свет» русским солдатам-путешественникам ощутить на себе «благосклонность» осетинских женщин.

– «Турецкие пленники разрабатывали дорогу. Они жаловались на еду, им выдаваемую. Они не могли привыкнуть к русскому черному хлебу. Это напомнило мне слова моего друга Шереметева после возвращения его из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего; черного хлеба не допросишься!

Это пишет мразота, которая строила всю жизнь на Париж, мечтала туда попасть (но не дали разрешение, поэтому пришлось ехать в Турцию вместе с солдатами), и знала французский язык лучше русского). Риторика российских пропагандистов о Европе (где они любят отдыхать и учить своих детей) с тех пор не изменилась.

— «Грузия перешла под скипетр императора Александра в 1802 г. Грузины народ воинственный… Они вообще нравы веселого и общежительного. По праздникам мужчины пьют и гуляют по улицам. Черноглазые мальчики поют, прыгают и кувыркаются; женщины пляшут лезгинку.»

Я думала, что это мне напоминает и вспомнила: «Настанет день, и россияне снова приедут в светлый и сытый Киев. Их мужчины будут сворачивать шеи, заглядываясь на чернобровых оксан, и будут петь в кабаке «Ночь какая лунная».»

— «Я ехал по земле, везде засеянной хлебом; кругом видны были деревни, но они были пусты: жители разбежались.» Это уже о Турции он пишет.И дальше: — «Никогда еще не выдал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моей любимой мечтой… весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег.Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России.»

Такие были времена, скажут некоторые поклонники творчества имперских русских писателей.А я отвечу: проблема в том, что эти «времена» для них не закончились.

Оксана БАЙЛО< /b>