В день (дни) 70-летия со дня, когда сдох многоглавый дракон по имени сталин (одна из его голов, дорогой зовут, до сих пор жива, портит воздух всего мира), невольно вспомнился рассказ Леся Танюка. Как в начале 1960-х он пригласил поэта Николая Бажана выступить в Клубе творческой молодежи, в Жовтневом дворце… Бажан пришел, ступил на сцену. А из зала сразу глухо зазвучал многоголосый хор. Стоголосо просказывал он строки стихотворения Бажана, которое молодые люди, собравшиеся в зале, знали наизусть со школьных лет. Стихотворения, посвященного Сталину: Человек стоит в звездоносном Кремле, Человек в серой военной шинели. Эта фигура знакома – в каждом доме И в каждой хижине на нашей земле…
Бажан побледнел, но должен был молча дослушать свое произведение. …Он с нами, он рядом, великий товарищ И вождь, и самый близкий любимый друг. Именем его жить и соперничать, как муж. И наполовину, и третьи, и четвертые! Отечеству отдать – не выгрызки душ, А всю полноценность жизни или смерти. 1935
Бажану было под 60 лет, еще не пожилой человек. И это и было его страданием… Таким образом украинская молодежь устроила ему гражданский суд. В более старые времена в ритуал такого суда входило обломка шпаги над головой, да еще под заупокойные псалмы, а когда речь шла о рыцаре — снимали рыцарские доспехи… Кто знает, какие мысли и эмоции пронеслись в душе Бажановой в те две-три минуты. Молодежь ясно говорила: для нас ты больше не рыцарь Украинского Слова, ты служил дьяволу и даже воспевал его. Очевидно, Бажан на подобный обряд, такой публичной казни заслужил. Хотя в итоге он остается в истории Украины как один из ее величайших поэтов. Вот такой парадокс. Его не убил, не уничтожил сталинский режим, выжил он, в конце концов, и в более либеральные времена. Это же он в поэме «Слепцы», устами одного из персонажей, сказал: Хоть не вспоминать печали и тоски, Хоть не вспоминать муки и грехи, Хоть не вспоминать темные пути … Ох и темные. И неисповедимы. Бажана, так же, как и на сотни украинских интеллектуалов, ждал арест. Говорят, где-то год, в течение 1938-го, он ложился спать одетым, с чемоданчиком наготове. Арестовывали тогда по ночам. Так загоняли страх в душе человеческие — парализовавший, лишавший свободы, совести, внутреннего руля… Нам, которые этого не пережили, этого не понять. Поэтому не судья я Николаю Бажану, нет, не судья. Когда-то, в начале 1985-го, мне пришлось слушать рассказ писателя Саввы Головановского (а он рассказывал рассказы Александра Корнийчука). В 38-м украинскую компартию возглавил Никита Хрущев. От которого требовали продолжения массовых репрессий, прежде всего, в отношении интеллектуалов. В одном из списков был и Бажан. А Хрущев знал, что поэт перевел на украинский «Витязь в тигровой шкуре» Руставели. Об этом и сказал сталину. Тот велел наградить поэта орденом Ленина… В январе 1939 это и случилось. Так Сталин, как Карабас Барабас, играл с мальвинами и пьеро (это его театр был). Ты знаешь, что вот-вот тебя на гильотину должны повести, и вдруг останавливают и вешают орден – от самого «батюшки-царя». На время мир рассвелся вокруг. Не надолго, до следующей волны репрессий, а все же можно хоть чуть-чуть попустить в себе тот страх, животный на самом деле…
… Поэт стоял перед поэтами, молодыми, которые заламывали над его головой слова о мерзком вожде. Этот суд уже навечно. Только многие другие стихи Бажана выдержали суд истории, выдержали и остались в духовном арсенале нации. Это когда пафосно. А говоря проще – читайте желаемого настоящего. Не вся его душа умерла от страха, не вся. И той сохранившейся, отмоленной живой водой таланта часть своего естества, он писал о непреодолимости и невыходимости житейского моря: Брести сквозь ночь, в морозной хузе плавать, нести свою крошечную жизнь […] Гребни глубже, дальше и дальше ввинчивай , за кромку, за фронт, за бой, за грань, где каждый — сам, одинокий, поединочный — прыгнет в рев, в хаос, в хлань… (из поэмы «Полет сквозь бурю», 1964).
Сергей ТРЫМАТЕЛЬ