Эти дворики поздней советской застройки Киева. Кто думал, что отсюда побегут становиться в очередь за автоматами куда-то на Троещину, записываться в ТРО. Тогда 10 месяцев войны и гибель в бою у села на востоке звучащее то ли как Камышанка, то ли Камышеватое.
– Как пройти на Подлужную 14, – спрашиваю в лабиритнах панельок у женщины с детьми. – Вы на похороны? – не спрашивает даже, а констатирует. – Это вон там по лестнице и во двор.
Хоронят киевлянина 40+. У которого вчера несколькими звонками выяснил род до 1860 года – еще до отмены крепостного права. Крепостная семья воина ТРО Алексея Вернигоры не знала, а на углу в селе Голинка даже при коммунистах имели уличное прозвище «Казаки».
Вообще казаками называть семью, в которой по соседству все были казаки – это нужно было быть казаком на казаках. Прадед погибшего Игнат Вернигора был неслыханной силы — принес из Конотопа в Голень купленного плуга. На плечи. Или на спор, или от малопонятного теперь торжества всемогущества духа над телом.
Правнук получил в армии позывной «Гора». Ну остроумно – Верни Гора. Но говори действительно Гора. Потому что хоронить пришел не только «очередной» капеллан отец Игорь, но и тот, что был с ним на фронте — специально приехал, не служил панихиду, а говорил слово. О Горе.
Что-то было от античного театра, когда в тишине Берковецкого кладбища на скученными людьми в последней свите хлопали где-то из-за Вионоградара обезвреженные снаряды: то тише, то навязчивее. Грязько вокруг, тепло очень. И к яме желтеет тропа, высыпанная песком.
Против солнца на этой тропе киселиком треплет неизвестно как занесенный грузинский флаг – сливаясь с синими красками против солнца вроде Union Jack.
Когда еще говорит капеллан – побежал на выход. Одному из Вернигор передал монетку с изображением Спасовской церкви и гербом Голинской сотни Прилукского полка Войска Запорожского Городового. Попросил положить в гроб.
От Симона, Даниила, Игната, Павла и Грицька – к Алексею. Этот тоже допер своего плуга до Голинки.
Ростислав МАРТЫНЮК